Кухня Пацифиста

Еда в литературе — 2. М. Булгаков, Собачье сердце

В этот солнечный четверг, я думаю, будет нелишним ударить по Михаилу нашему Афанасьевичу. Отрывочек самый, что ни на есть, аппетитный.

На  разрисованных  райскими цветами тарелках  с  черной широкой  каймой лежала тонкими ломтиками  нарезанная семга,  маринованные  угри.  На тяжелой доске кусок сыра со  слезой,  и  в  серебряной кадушке, обложенной снегом, — икра. Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальных графинчика с разноцветными  водками. Все эти предметы помещались на маленьком мраморном столике, уютно присоединившемся  к  громадному  резного дуба буфету,  изрыгающему пучки стеклянного  и  серебряного  света. Посреди  комнаты  —  тяжелый,  как гробница,  стол,  накрытый белой скатертью, а на ней два прибора,  салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темных бутылки.     Зина внесла серебряное крытое блюдо,  в котором что-то журчало. Запах от блюда шел  такой,  что   рот   пса  немедленно  наполнился  жидкой  слюной.  “Сады семирамиды”! — Подумал он и застучал по паркету хвостом, как палкой.     — Сюда их, — хищно скомандовал  Филипп Филиппович. — Доктор Борменталь, умоляю вас, оставьте икру в покое. И если хотите послушаться доброго совета: налейте не английской, а обыкновенной русской водки.   

 

Красавец тяпнутый — он был уже без халата в  приличном черном костюме — передернул широкими плечами, вежливо ухмыльнулся и налил прозрачной.    

— Ново-благословенная? — Осведомился он.    

— Бог с вами, голубчик, — отозвался хозяин. — Это спирт. Дарья Петровна сама отлично готовит водку.    

— Не скажите, Филипп Филиппович, все  утверждают, что очень приличная — 30 градусов.    

— А  водка должна быть в  40 градусов, а  не в 30, это, во-первых,  — а во-вторых, — бог их знает,  чего они туда плеснули. Вы  можете сказать – что им придет в голову?    

— Все, что угодно, — уверенно молвил тяпнутый.    

— И я  того же мнения,  —  добавил Филипп Филиппович  и вышвырнул одним комком содержимое рюмки себе  в горло, — …Мм… Доктор  Борменталь, умоляю вас, мгновенно эту штучку, и если вы  скажете, что это… Я ваш кровный враг на всю жизнь. “От севильи до гренады…”.    

Сам он с этими словами  подцепил  на  лапчатую серебряную  вилку что-то похожее на маленький темный хлебик. Укушенный последовал его  примеру. Глаза Филиппа Филипповича засветились.    

— Это плохо? — Жуя, спрашивал  Филипп Филиппович. — Плохо? Вы ответьте, уважаемый доктор.    

— Это бесподобно, — искренно ответил тяпнутый.    

—  Еще  бы… Заметьте,  Иван Арнольдович, холодными  закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими. А из горячих московских закусок — это первая. Когда-то  их  великолепно приготовляли в  славянском базаре.