Было лето. Жидкий Петербургский июнь стелился промозглыми туманами по берегами Суздальских озёр. Непривычный для южного человека холодный воздух, напитанный влагой, оседал каплями на балконных стёклах. Мы гостили у родственников в маленькой квартирке на 25 этаже нового ещё не обжитого дома, где подъезды пахли масляной краской, а пока не исписанные вандалами лифты беззвучно и стремительно скользили по шахтам, заставляя внутренности сжиматься. Из окон однокомнатной клети был виден кусочек Выборгского шоссе с его блестящими от ночного дождя трамваями, был виден кусочек серого озера и были видны маленькие точки вечно куда-то спешащих людей. А если выйти на лестничную клетку и пройти на общий балкон с другой стороны дома, то оттуда можно было увидеть широкую панораму в сторону ул. Композиторов – только нужно держаться за перила, сопротивляясь порывам налетающего балтийского ветра.
Целыми днями мы гуляли по центру, делая туристические фотоснимки, поедая фаст-фуд и разглядывая Неву с высоких парапетов. Бродили по холодному неуютному городу, привыкая внимательно наблюдать за положением солнца, чтобы случайно не пропустить его недолгое появление из-за набухших дождём туч. Мы запомнили, что нам нужно успеть на метро до разведения мостов, запомнили расположение станций, и всегда знали, с какой стороны у нас Нева. Было пронзительно, холодно снаружи и очень горячо внутри. Была музыка в дымном клубе и проливной ливень на ступенях Казанского собора. Было хорошо.
А вечером мы возвращались домой – с километр по проспекту Провещения, а потом налево и во двор. Гулкая дверь подъезда, лифт, снова дверь. Когда все укладывались, я выносил на балкон стул, раскуривал кальян и оставался наедине с белой ночью, накрывшей затихший город. За окнами моросил мелкий северный дождик, внизу горели ненужные в это время года фонари, а я тихо сидел, дожидаясь того короткого отрезка времени, когда уставшие сумерки вдруг затянутся мраком ночи, но, помедлив минуты, вздрогнут и снова займутся бледным рассветом. Тогда можно было ложиться спать – до утра оставалось несколько часов. Где-то на другом конце города также засыпал мой друг. Дремали Растральные колонны, спали Адмиралтейский шпиль и Эрмитаж, затихал Гостиный двор, тихонько посапывал Чижик-пыжик, а заяц у входа в Петропавловку зябко поёживался от идущей с реки промозглости.
Я докуривал сладкий дым, вороша искорки углей по затянутой фольгой чашке, закрывал массивное окно и какое-то время ещё смотрел вниз, пытаясь ощутить это время и место, сделать в памяти слепок – задумчиво-грустный я, спящий город и комья белой ночи, лежащие на крышах соседних многоэтажек. Я и сейчас это помню.
фото — Мария Гринкевич
