Иногда я просыпаюсь утром и подолгу лежу, глядя в потолок. Думаю о разном, вспоминаю обрывки снов, дышу, а потом резко вскакиваю и бегу собираться на работу. Не то чтобы я не любил свою работу, я к ней привык, но я не люблю на неё собираться и о ней думать.
Система затягивает. Мой друг, который всю жизнь работает сдельно – от проекта до проекта или посменно – сутки через двое, удивляется, как я могу каждое утро пять дней в неделю вставать утром и идти на работу, где буду сидеть до самого вечера. До восемнадцати ноль-ноль. Говорит, что сам он слишком не организован для такой жизни. Я смеюсь ему в ответ.
Когда я устроился на свою первую офисную работу с пятидневкой с девяти до шести, меня пугала сама мысль о том, чтобы столько часов просидеть в одном, далеко не самом интересном месте. Я представлял себе, сколько всего интересного и захватывающего я бы мог сделать за целый световой день, и томился продавленным креслом и мерцающим монитором, бросающим мне в мозг страницы бездушных текстов. Я ведь знал, что день состоит не из часов, не из ожидания, а из событий, я привык думать, что когда на часах 15.00, то впереди ещё масса интересного, но всё изменилось, и я выходил из офиса, закончив дела, и смотрел как закатывалось за верхушки пыльных тополей понурое солнце. Я грустил, старался гулять в обед, не упуская ни одной их отпущенных мне минут отдыха. Ровно в 18.00 я вскакивал со своего места, как ужаленный, и убегал на свободу, удивляя коллег. Так длилось первый месяц или полгода – не помню.
А потом прошло время и я привык, потому что главное свойство человеческого разума – это приспосабливаться к любой возмутительной дряни, которая с ним происходит. А уж к неволе мы привыкаем охотней всего, даже потом не хотим от неё отказываться. И я привык. Теперь я иногда ленюсь куда-то выходить в обед или быстро покупаю что-нибудь в близлежащем магазинчике, чтобы снова вернуться к компьютеру – почитать что-то в Интернете или, о, ужас, доделать срочный договор. Вечером я могу вообще не заметить, что уже пробило шесть склянок, увлеченный копаниями в пресных строках очередного документа, могу посидеть на работе лишних полчаса просто потому, что лень вставать и вообще – пусть пробка рассосётся. Не потому что мне не хочется домой, совсем нет. Потому что я теперь знаю, что ничего этим не изменить. Все равно – через несколько часов я уже буду дремать в кресле с айпадом и кальяном, неспособный ни на какую созидательную деятельность. Я в системе, и мне проще договориться с собой, чем с ней.
И каждое утро я нехотя встаю с невыносимой манящей постели, чтобы одеться и отправиться туда, где скрипение уставшего кресла, обнимающая горы дымка за окном и кислый привкус Ред Булла на языке. Я взрослый человек, у меня есть работа, и, как поется в одной песне, я буду делать её хорошо.
Только удивляют люди, которые с гордостью заявляют, что они начали работать и зарабатывать на свои нужды, в 14 лет. Они считают, что это сделало их лучше – то, что они потеряли свою свободу и незамутнённость восприятия мира раньше других. А мне их жаль – они так давно в системе, что забыли, каким синим может быть небо, каким солёным может быть вечер и как накатывает на тебя волна счастья, когда ты выходишь из дома в солнечный июльский денёк, когда тебе никуда, вообще никуда, совершенно никуда не нужно спешить. Когда ты весь существуешь здесь и сейчас, без условий и доказательств. И всё-всё настоящее, всамделишное.
